Дела и отделка
Расписывать семь лет храм одному – это настоящий подвиг. Николаю Натяганову 42 года. Из них он десять отработал реставратором в Областном художественном музее, помимо этого Николай длительное время работает и настройщиком органов в Иркутской филармонии.
Николай Натяганов. Кадр ТК «Аист», 2014 г.
— Красота для меня чаще всего является свежим видением. Но даже если это не так, то это должна быть поистине красивая вещь, чтобы впечатлить человека. В любом случае – красота для меня вещь не каноническая. Та же самая обнаженная натура не имеет никакого отношения к религии, даже противоречит ей, но ещё с древнегреческих и римских времен она неизменно вызывала восторг. Другое дело – живопись. Одним нравится мой стиль Возрождения, а другие почему-то считают его уже исчерпанным.
Вот, допустим, никто не скажет, что Элизабет Тейлор не красавица. Это эталон почти.
— Что же вдохновляет лично вас? Полноценная идея или свежее видение?
— Музейные экспонаты. Бывало, съездишь в Петербург, походишь по выставкам, возвращаешься сюда и тут же берешься за кисть, но увы, понимаешь, что ты очень слаб.
Что же касается Церкви, в которой я имею честь работать – в ней некрасивого ничего не должно быть. Многие сейчас пытаются настоять на том, что есть понятие духовной красоты. Но по отношению к изобразительному искусству, по-моему, это игра слов.
Ведь доводиться все может до абсурда – вот у вас роспись духовная, а там бездуховная!
Мне более приемлемо относительно религиозной красоты слово благолепие. Здесь не надобен не только авангард, но и нежелательно никакое свое домыслие, как принято у творческих людей вообще. Почему понятие канон здесь часто употребляется? Только потому, что есть ограничение в фантазии живописца, взявшегося расписывать Храм.
Конечно, человека, прежде всего надо изображать человеком, с читаемыми чертами лица.
Икона работы Николая Натяганова. Фото: Вячеслав Пушкарёв
— Вы много читали, путешествуя мыслью во времени. Что вам близко?
— С детства мне всегда почему-то очень нравилась эпоха Возрождения. Мне почему-то всегда казалось, что я жил именно в ту эпоху. Хотя православие и не одобряет таких мыслей, но то время мне очень близко. Вот только не могу разобраться толи я жил в Италии, только вот в эпоху Кватроченто, то ли во времена Бакаччо и Данте – пораньше.
Во снах часто я попадаю туда или вижу такое, чего точно видеть в этой жизни не мог. В Италии я ни разу так и не побывал. По книгам я знаю Флоренцию очень хорошо. Если ехать туда – то мне экскурсовода не надо. Также мне близка и другая эпоха – конец 18 века в Петербурге. Очень люблю стиль русского барокко эпохи архитектора Растрелли.
— Насколько знаю, ваша мама очень сильно вам помогает…
— Представляете, я разрабатываю орнамент для росписи 6-ти метровых пределов храма.
Его черчу на бумаге. А для этого один и тот же орнамент надо 24 раза повторить на рулоне ватмана. Так вот эти цветочки, веточки и сидящие на них птицы рисую на бумаге. Далее перерисовываю специальными пунктирами это на специальную пленку, для того, чтобы этот рисунок можно было переносить без изменений многократно на саму стену.
И вот это всё маникюрными ножницами неоднократно вырезала моя пожилая мама…
Она всю жизнь отработала инженером-конструктором на слюдяной фабрике, но по складу она гуманитарий. Она очень читающий человек и любовь к литературе сумела привить мне.
И классическая музыка постоянно звучит у нас в доме – это очень сильно поддерживает.
Икона работы Николая Натяганова. Фото: Вячеслав Пушкарёв
— Вы бывали-рисовали в разных городах. Как там у них и у нас с этим?
— К сожалению, за границей не был вообще никогда. По России мне доводилось ездить от художественного училища на ознакомительную практику, в Петербург, а потом Суздаль.
Так чтобы поехать в творческую поездку – до этого просто не доходило. Только музеи и галереи осмотреть и поразиться величию нашей русской культуры. Область моих интересов всегда была близко связана с архитектурой. Мне всегда представлялось и даже снилось, что я храмы расписываю. Даже стоя только в архитектуре, а не на духовной службе, простого человека должно переполнять духовное чувство, возносить его мысль.
И сама идея того, что ты можешь воссоздать эту красоту, узнать каждый уголочек потрясающего строения – это же очень интересно, по-моему… Когда я служил в армии, оформил там полностью клуб, столовую, расписав её в русском, богатырском таком духе.
Была ориентация на Васнецовских богатырей всевозможных и русскую вязь, орнаменты.
Николай Натяганов. Кадр «Вести-Иркутск», 2010 г.
— А как у Вас все началось? Кто подал идею росписи Храмов?
— Началось все с росписи икон для отца Вячеслава Пушкарёва. Просто однажды увидел у него доску. Он мне предложил пойти посмотреть, как он живет в мастерской при Жилкинском дворце. Это была очень тяжелая, уже залефкашенная фигурная доска. Та доска была изготовлена из балок старой Хомутовской церкви. Мне он тоже позволил расписать одну из досок. Как сейчас помню – ликом Николая-чудотворца, моего ангела.
Отцу Вячеславу понравилось это в моем исполнении, он стал мне заказывать ещё и ещё…
Тогда работал в музее реставратором, и мне было достаточно трудно приходить после работы и писать иконы. Помню, четыре первых года мы с реставраторами просидели в Соборе Богоявления, у нас там был отдел Сибирского искусства. Мы тогда водили по три-четыре экскурсии по нашим иркутским экспозициям. Люди специально приезжали сюда, чтобы их поводили по церквям и рассказали о них искусствоведы.
Потом была стажировка в Эрмитаже, где западно-европейская живопись 14-15 века требовала очень бережного и грамотного обращения с собой. Там я для себя очень многое открыл. В Иркутске же работать довелось сначала в Соборе Богоявления, а потом и в музее на Ленина, 6.
— Можно считать Иркутск самым неклассическим городом? И почему?
— Если смотреть в контексте России, то это не так. Городов наполовину деревянных со своей самобытной архитектурой у нас очень не много, к их числу относится и Иркутск.
Каменные особняки, большие дома наши на Большой улице (Карла Маркса) чем не Европа? Обилие богатых домов объясняется очень просто – город наш лежит на пересечении торговых путей. Коммуникации с Японией и Китаем тут были издревле.
По стилю же жизни город наш также самобытен, как наверняка и Томск. Кстати, другой островок уникальной культуры на необъятных просторах Сибири. Вот, например резиденция купцов Второвых – нынешний Дворец Пионеров – это же их жилой дом.
Но самое удивительное в том, что в Иркутске они не жили – построив его только затем, чтобы тут изредка бывать по делам. И у них тут был Пассаж и развитое торговое дело.
Что касается меня, то я к Иркутску очень привык и не мыслю себя вне его уже давно.
Но часто бывает так, что мне хочется представить, как тут было в 19 веке – ту атмосферу.
Роспись работы Николая Натяганова. Фото: Вячеслав Пушкарёв
— Какова ваша основополагающая метода для апробации творчества?
— Творчество художника от церковной росписи тем и отличается, что в первом случае идёт бесконечный поиск, а во втором – проторенный путь и своя программа. Как меня часто простые люди спрашивают: так вы это срисовываете или же своё рисуете?
Но даже если бы я и захотел взять что-то в чистом виде из классических репродукций – это практически невозможно. То поворот фигуры не тот, то жест не тот, одежда не та или вовсе типажи не те. Натурщика у меня нет, поэтому всё сложнее.
— Стали ли росписи церквей и реставрация картин для художника Николая Натяганова смыслом жизни и единственным способом служения людям?..
— Да. Более того, даже бы реставрацией классических полотен мне бы было не интересно заниматься. Там больше работа с автором, надо скорее угадывать и отличаться необычайной осторожностью. Врач-хирург точно также не имеет права при похожих диагнозах производить сугубо заученные операции. Одному приемлем этот метод лечения – а другому больному надо применить иной индивидуальный подход.
Но и у церковного художника тоже не может обходиться без самовыражения. При этом никак не хочу копировать какую-то существующую церковь. Ведь это очень красивая и значимая для города постройка. И очень бы не хотелось, чтобы пришел человек в Казанскую церковь и сказал «А, это у вас копия того-то!». Так писать нельзя.
Потому я и пишу все почти реальные человеческие лица. Не условные канонические, а почти живые. Но написание моих ликов умышленно сделано так, что они не имеют портретных черт, характерных для человека. Хотя, многие священники к такому стилю относятся чересчур по-светски, дескать, это чересчур живое, плотское. Якобы с реальных людей списанное… Но ведь все святые были реальными людьми. Те, кто работает в древнерусской манере, считает, что у образов должны быть ангельские лики.
Но другое дело веру мы взяли Византийскую, где образы в храмах часто брались из европейской живописи, а потом при патриархе Никоне и вовсе у нас произошел раскол.
Уже тогда были более плотские изображения – более глубокие тени и цвета на лицах. И в 18 веке европейская живопись просто окончательно вошла в православные храмы.
— Что хочется донести до зрителей своими классическими полотнами? Это может восприниматься обывателем как всё привнесённое Богом свыше?
— Всё дело в том, что раньше иркутские церкви не расписывались. Иконы и иконостасы были, но так, чтобы расписывать церкви изнутри целиком – ни единого случая в Иркутске.
Сейчас расписывают Собор Богоявления. Расписывается Рождественская церковь во II Иркутске, Троицкий собор – Планетарий бывший тоже. Из коллег могу перечислить таких мастеров как Сергей Фролов, Михаил Утаенко, Елена Алёшина, Ирина Горбунова. Елена Боровская и Николай Новиков – приверженные каноническому древнерусскому стилю.
Впрочем, всё, чего человек очень сильно хочет – он добивается. Бог ему это всё дает.
Что же касается моих образцов, то замечу, что идеальных лиц почти нет. Но тут всё должно быть не просто идеально выверено как в гламурных журналах, а хоть с какой-то мыслью на лице. Но при этом оно ещё должно быть благолепным непременно.
— Ваши впечатления от встреч с заходящими в Ваш Храм иностранцами.
— Чаще всего очень тёплые отзывы получаешь именно от итальянских туристов. Немцы реже реагируют, а китайцам вообще всё равно, что именно тут у нас и зачем изображено.
Что же касается моей решимости на такой ответственный труд – то это просто моя мечта. Но с другой стороны я не представляю себе, что бы было, если б пришлось работать в коллективе. Поскольку очень плохо себе представляю, каково это – критиковать и вмешиваться в творчество другого человека, работая бок о бок. А то ведь как часто в группе бывает: вот, ты вон как хочешь, а вот этого человека мы берём и всё. В таком бы случае от участка работы этого человека я бы навсегда отстранился и не лез бы к нему. Но и с таким условием, чтобы и в мою работу он ни при каких обстоятельствах бы не залез. Тут учить или переучивать негде – тут надо работать наживую. Тут столько труда, что только делать успевай. Поэтому мне отвечать перед Богом и самим собой за себя проще.
Михаил Юровский
http://yurovsky.ru
Комментарии к статье