Окуджава: поэт, прозаик, сценарист, певец, бард, композитор
Театр «МОСТ». Премьерный показ спектакля «Я — Булат Окуджава» от режиссёра Георгия Долмазяна. Спектакль поставлен на основе свидетельств современников знаменитого советского барда (дневники и воспоминания Бориса Мессерера, Евгения Евтушенко, Беллы Ахмадулиной), знавших его лично. Плюс стихи и песни… чуть не написал «резвость всякий час… так, что голову вскружило». Чуть не написал, но… Тем не менее написал. Придётся дезавуировать бессмертные слова баснописца Крылова, ибо к нашей теме они не имеют никакого отношения. Посему: дневники/воспоминания о барде плюс стихи и песни самого Окуджавы.
Это не отдельный/обособленный спектакль. Он, как одно из звеньев в цепочке движущегося/прошедшего времени, поставлен в рамках большого проекта с громким названием «Культпросвет. Эпоха в лицах».
Помните, что такое культпросвет? Вообще само слово — это аббревиатура, образованная от сочетания слов «культурно-просветительный отдел». В постреволюционной России вообще были в моде всяческого рода аббревиатуры, порой самые экзотические. В нашем случае ещё ничего, никакой экзотики нет. Культурно-просветительские отделы были созданы как подразделения органов исполнительной власти сначала в РСФСР, а потом и в СССР (когда последний в 1922 году образовался из «миража, из ничего, из сумасбродства»). Культпросветы в государстве и «заправляли», как следует из их названия, вопросами культуры и образования (разумеется, под руководством компартии).
В проект Долмазяна, помимо «Я — Булат Окуджава», вошли ещё несколько постановок: «Оттепель. Эпоха в лицах», «Марина Цветаева. Повесть о Сонечке», «Серебряный век. Эпоха в лицах».
…Сейчас речь о первом.
***
Понятно, что спектакль об Окуджаве и его творчестве с полным основанием можно назвать просветительским, но длится он ровно час — так сказать, галопом по Европам. Не случайно также то, что на его премьерный показ были приглашены учителя средних школ (и весь проект в целом адресован «старшеклассникам, студентам, а также всем, кто готов открывать новые грани в отечественной истории и литературе»).
Какова начинка спектакля? Это не только песни в исполнении Окуджавы (в записи, конечно), дополненные то хоровым пением, то солированием/подпевкой/подпеванием отдельных молодых актеров, в спектакле задействованных, но и куски его биографии, пусть кратко изложенные. Это синтез пафосных выступлений и лозунговости агитбригад 20-х годов прошлого века, поэтов-шестидесятников времён оттепели и шутейных/полусемейных актерских «капустников» 70-80-х, вышедших, как это ни парадоксально, на широкую публику (впрочем, таковые, возможно, и нынче устраивают, но на массовую аудиторию в отличие от прежних, они не выходят). Синтез, на мой взгляд, довольно удачный, пусть и это не покажется парадоксом: конь и трепетная лань, уж и ёж, волки и овцы…
Светлые восторженные лица молодых актеров — наверняка именно такие и были в 20-х и 60-х у комсомольцев и «пионеров юных - голов чугунных» (во всяком случае такими они остались в нашей памяти, запечатлевшей кадры кинохроники того периода — не реальность, а зеркало, отражение). А потому спектакль в некотором смысле ходулен, это спектакль-модель, спектакль-схема, словно составленный из автономных/полуавтономных «клипов» (дескать, что-то в памяти/сознании молодых зрителей задержится). Тут нет больших чувств/эмоций, по большому счету нет традиционного конфликта, нет лихо закрученного действия/сюжета. Зато, кроме восторженности и пафоса, есть информация: кто, что, где, когда. Но, очевидно, именно таким спектакль и был задуман режиссером: идея — просветительство в среде молодежи, с которой именно так, без полутонов и подтекста, «весомо, грубо, зримо» и нужно говорить. Так, чтобы неведомое и былое хорошо уложилось в извилинах (даже если она всего одна): дескать, может, когда-то при случае просмотренное и вспомнится.
Неслучайно поэтому финал постановки прогнозируем/ожидаем, вернее, логичен: молодые актёры (их возраст от 20 до 27 лет), читавшие со сцены стихи Окуджавы и певшие его песни, представляются своими реальными именами, и каждый рассказывает [глубоко или поверхностно] личную историю знакомства с творчеством барда. Кто-то впервые услышал и о первом (о самом имени… дескать, «что в имени тебе моем?»), и о втором (о его текстах). Кто-то многократно слышал песни, но не знал, кто их сотворил. А кто-то вырос с Окуджавой (в том смысле, что бабушка всё время исполняла/напевала/под нос себе мурлыкала и внука/внучку приобщила). В финале спектакля мне самому почему-то вспомнился творческий вечер Окуджавы на факультете журналистики МГУ, где я учился во второй половине 80-х годов. Бард для нашего поколения, как и для предыдущего, был кумиром (в те времена, именно в те, никак не в сегодняшние). Вспомнилась и недавняя прослушанная лекция А. Ю. Казанцева о советском композиторе Исааке Шварце, написавшем музыку для свыше сотни художественных фильмов (режиссёры выстраивались к нему за мелодиями в очередь), где узнал, что Окуджава часто заимствовал, слегка видоизменив (пусть будет так мягко), музыку для своих песен без указания её авторства. Впрочем, такими заимствованиями занимались и Бах, и Моцарт, но тогда, что называется, были другие времена и другие нравы.
Владимир Буев,
фото из открытых источников
Поделиться статьей в соцсетях
Комментарии к статье
